Том 24. Мой принц - Страница 30

— Нет, нет! Только не бездарность. Нет, — торопится успокоить его Маруся. — Только не бездарность. Ты большой талант.

И глаза ее горят неподдельным восторгом.

Сейчас мы все сидим на лекции «Бытовой». Пока я, Саня и Ольга ведем запись, Борис повторяет роль из той пьески, которую мы будем репетировать перед «маэстро» нынче в школьном театре. Мы уже давно репетируем одноактные пьесы, драматические этюды и отрывки. С будущего года, на третьем курсе, пойдут другие, серьезные, трудные для нас, таких еще молодых и неопытных.

Лекция "Бытовой Истории" приходит к концу. В перерыве между нею и "Историей Драмы" к нам заходит инспектор Пятницкий.

— Господа, — говорит он, — я должен вам передать желание директора, а именно: вам необходимо являться каждый день в наш образцовый театр и изображать толпу, то есть, иными словами, играть бессловесные роли статистов. До сих пор выступали наемные статисты, теперь директор желает передать это дело в руки «курсовых». Надеюсь, милостивые государыни и милостивые государи, что вы не уроните достоинства нашей школы. Ведь на этих подмостках с вами будут такие великие имена, как ваш уважаемый «маэстро» Давыдов, Савина, Комиссаржевская, Стрельская, Варламов, Писарев… Все они — величайшие столпы русского театра. Не правда ли, вы постараетесь отличиться, господа?

Мы несколько секунд молчим, не зная, что ответить. И острая радость, и неожиданность лишают нас слова. Наконец, Коршунов, опомнившись, выступает вперед.

— Собственно говоря, — начинает он со своим обычным видом рассеянного мечтателя, — эта новая обязанность возьмет массу времени, но лицедействовать, хотя бы в виде молчаливых статистов, с большими именами приятно.

— Я думаю, — немного иронически соглашается инспектор, недолюбливающий Бориса за его слишком независимый тон и вид.

Этот день то и дело приносит сюрпризы. В дамской гостиной, во время чаепития, ко мне подходит Наташа Перевозова и с таинственным видом отводит меня в сторону:

— Лида Чермилова, на два слова.

В дальнем углу гостиной она сообщает мне, наклонясь к моему уху:

— Лидочка, у меня поручение к вам от одной антрепренерши, Дашковской Евгении Людвиговны… Она ставит спектакли на Пороховых Заводах каждую субботу и просила меня пригласить молодую артистку, так как ее постоянная драматическая актриса уехала в провинцию. И я выбрала вас. Надеюсь, что вы оправдаете мою рекомендацию и справитесь с драматической ролью. Это одноактная вещь: "Нежданный гость", перевод с французского… Но роль — прелесть. Вы не откажетесь, конечно, Лидочка?

Я смотрю, не шевелясь, на Наташу, разглядываю ее, точно вижу в первый раз эти веселые серые глаза, пушистые светлые волосы, ее хорошенькое личико избалованной девочки, и целый вихрь мыслей кружится в это время в моей голове.

"Маэстро" не разрешает играть. Не разрешает, потому что, по его мнению, участие в побочных спектаклях портит дарование молодого учащегося артиста. Правда, можно устроить так, чтобы он не знал ничего. Но мне, матери семейства, стыдно, как девочке, поступать втихомолку. С другой, стороны, однако, как соблазнительно и приятно выступить перед настоящей публикой в настоящем театре. Слушать аплодисменты, относящиеся к тебе, к твоей игре. Но почему же непременно аплодисменты? Ведь может статься, что я «провалю» роль. Что-то темной волной поднимается со дна души и туманит на секунду мой разум.

Сыграть!.. Сыграть драматическую роль, о которой я так давно, так пламенно мечтала! Да разве это не безумное счастье! Я, кажется, побледнела от волнения, когда отвечала Наташе нетвердым голосом мое "да"…

Она, улыбаясь, жмет мою руку.

— Я знала, что вы не откажетесь, душка. Вот спасибо.

И веселая, как птичка, исчезает мгновенно, чмокнув меня налету.

Я же спешу к Ольге.

Она выслушивает меня очень внимательно, потом тихо шепчет:

— Счастливица! Драматическая роль! Сколько новых откровений можно передать в ней публике!.. Как жаль, что я не могу играть! — и она тихонько вздыхает.

Интересно, что скажет Вася Рудольф, когда я сообщу ему, врагу подобного участия в "чужих театрах", что я согласилась играть.

Бегу к «курилке» вызвать его и, проносясь мимо музыкальной комнаты, слышу неописуемый шум и крики за дверью. Голос Султаны, взбудораженный, злой, кричит что-то, а тихий, убеждающий, но тоже взволнованный, мужской голос отвечает с горячностью.

Быстро распахиваю дверь. Что это?

* * *

В комнате собрались все наши второкурсники и второкурсницы, кроме Ольги. У некоторых на лицах недоумение, у других любопытство, у третьих улыбки. Посреди «музыкальной» стоят Вася Рудольф и болгарка, причем он держится за один конец какой-то корзины, Султана же за другой, противоположный, и каждый тянет ее к себе. Корзина наполнена пирожными. Бумага с нее сорвана, и вкусные ромовые бабы, пышки, мокко и картофелинки с ромовой начинкой соблазнительными рядами выглядывают оттуда.

Лицо Султаны багрово от злости, брови сдвинуты, ноздри раздуты. Глаза так и прыгают, как у волчицы.

Но и нашего «тихоню», всегда корректного Васю Рудольфа, не узнать сейчас. И у него по лбу, щекам и подбородку пошли красные пятна. И глаза у него негодующие, сердитые, эти обычно ясные, немного застенчивые детские глаза.

— Бызыбразие! — вопит болгарка. — Бызыбразие чыстые! Я ей ковырыла: носи три картошки, одна Рудольфу, двэ мнэ. А если она двух прынысла, такая глупая, две мои, а тебе другая пырожки можно.

— Не хочу я другого пирожка! Принципиально не хочу, потому что это несправедливо, — протестует Рудольф. — А я всегда стою за справедливость. Поймите вы это, дикая вы, некультурная девица.